Ни в одной другой стране в мире политическая борьба не остра так, как в Италии: высочайший процент участвующих в выборах, десять миллионов итальянцев высказываются за социалистический путь. Все это, дорогие друзья, является составной частью действительности, хотят этого или нет. Пытаясь бороться против него, газеты только и пишут, что о коммунизме. Однако, когда какому-нибудь предприятию грозит закрытие, как в эти дни во Флоренции, епископ и коммунисты, либералы и христианские демократы вместе протестуют против этого. Печать прогрессивных организаций приносит сообщения о том, что происходит сегодня в мире, в маленьких затерянных селениях, о существовании которых мы узнаем, лишь когда на них обрушивается наводнение, но где по вечерам два десятка неграмотных собираются вокруг мальчика, умеющего читать, и он читает им тревожные последние новости о водородной бомбе или о заводе, занятом рабочими, где-нибудь на Севере Италии, или даже интервью с режиссером Де Сика, который хотел бы снять "фильм о Южной Италии, но цензура не позволяет ему это сделать.

Находим ли мы следы всего этого в сегодняшнем итальянском кино? Вы скажете: это запрещает цензура, многие из нас хотели бы снять фильм о неграмотных или о генерале-предателе, об итальянских солдатах в Греции или о заводе «Пиньоне»2, но мы не можем этого сделать. Однако можно ли ссылаться на цензуру, когда мы даже не пытаемся — хотя это имеет столь важное значение — определить сущность реализма? Или мы отложим раз и навсегда попытки такого определения и удовольствуемся жалкими суррогатами, заранее выработанными схемами, реализмами, не выходящими за ранее поставленные границы, чтобы создать иллюзию, что внутри произведения мы пользуемся свободой? И будем, чтобы утешиться, продолжать называть реалистическими фильмы, которые таковыми не являются, и показывать действительность не такой, какова она на самом деле?