Чезаре Дзаваттини
Акт мужества
— Продолжим
с того места, на котором его прервали, разговор о неореализме. Мне кажется, что
в ходе нашего предыдущего
интервью ты вновь не оставил камня
на камне от тезиса тех, кто сводит значение этого направления лишь к
экспериментам в области новой формы художественного выражения. Но какое
определение, ты считаешь, можно было бы дать сегодня отношению, существующему
между неореализмом и его авторами, взаимозависимости между его поэтикой и теми
формами, в которые
ее облекают?
— Содержание
произведений неореализма почти автоматически, объективно влечет
за собой иные
формы, неизменно отличающиеся от существовавших
ранее. На мой взгляд, можно говорить о поэтике неореализма в любом
художественном движении, которое ставило бы такие передовые и острые темы, какие
ставил неореализм в начале своего пути. В этом смысле неореализм — это
определенное направление. И не
имеет значения, если художники
— представители этого направления не слишком ценят друг друга, не знакомы между
собой, не любят друг дружку, живут
врозь. Они исторически принадлежат
к новаторскому движению (достаточно вспомнить некоторые
течения в живописи, например фовизм1). Конечно, во всяком движении есть нечто,
что ограничивает художника или создает
видимость такого ограничения. Но необходимо
уметь пожертвовать какой-либо
частью самого себя, и тогда увидишь, что это даже может
тебя лично как художника обогатить.
Это различие между движением и отдельными художниками,
мне кажется, имеет очень важное значение. И до неореализма, разумеется,
существовали люди, которые пытались создавать, а иногда и создавали великие
фильмы, причем делали это вполне сознательно. Но вот сложились особые
идеологические условия, и кино смогло обрести свою замечательную роль:
исторический момент совпал с появлением кино, которое благодаря переживаемому
историческому моменту осознало себя. Короче говоря, ход истории был сильнее
всех нас. Мы ничего не изобрели: события уже произошли, и художники их
прочувствовали в унисон.
Предыдущая Следующая
