Начинался этот сахарный поток со сценариев, а затем режиссеры, не вникая в существо детской психологии, усугубляли его старательным следованием всему написанному.

Я глубоко убежден, что произведения для детей, лишенные притягательной силы романтизма, не могут привлечь маленьких зрителей. Поясню свою мысль примером.

Допустим, в детстве вы жили в каком-то доме, во дворе которого проходили ваши игры в «индейцев» и в «робинзонов». Вероятно, вам не раз приходилось тайком от взрослых забираться по пожарной лестнице на крышу. Замирая от страха и в то же время гордясь своим удальством, вы пробирались через слуховое окно на чердак, где был разный хлам, имеющий особую ценность во всех детских играх. Там, в таинственной тиши полутемного пыльного чердака, вы чувствовали себя необычайным человеком, особенно когда выглядывали на раскинувшийся внизу двор — шутка ли забраться на такую высоту. Дом вам казался колоссальным небоскребом, двор — необъятным, хрупкая лестница, по которой предстояло спуститься вниз,— бесконечно опасной.

Весь мир был ограничен этим домом и этим двором, и они казались вам грандиозными по масштабам, полными таинственной занимательности. Потом вы уехали в другой город. Но детское воображение сохранило воспоминание о романтическом царстве чердаков и подвалов, где проходили годы игр и приключений...

И вот, представьте, что спустя пятнадцать-двадцать лет вы снова попадаете в тот же город, в тот же дом. О, ужас! Конец иллюзиям и радужным воспоминаниям. Дом оказался до обидного маленьким, приземистым, неказистым, лестница — короткой

—     всего каких-нибудь сорок-пятьдесят ступенек... Но попробуйте вы, лысеющий скептик, поделиться своими разочарованиями с играющей здесь детворой... Да она вас на смех поднимет и говорить с вами не станет! Как? Их-то двор мал? Да разве найдется другой смельчак, кроме них, который решится взобраться по этой высоченной лестнице?