дабы учесть все рациональное в высказываниях критиков, и вместе с тем принципиальным, убежденно отстаивающим свои идейно-творческие позиции.

Судите сами: в один и тот же день читаю две рецензии, и голова идет кругом. В одной (напечатанной в «Вечерней Москве») сказано: «Удобно писать о такой картине. Сценарист, режиссер, оператор — здесь один и тот же Разумный/Ответственность уплотнена до отказа... Размах грандиозный. Размахнуться Разумный, видимо, умеет и может. Но, успевая в количестве, он заметно сдает в качестве. Он не всегда сводит концы с концами. Он часто небрежен в раскрытии так широко захваченного материала своего киноповествования». В другой, написанной Г. Васильевым для «Жизни искусства», иная оценка: «Режиссер Разумный, совмещая в себе одновременно сценариста, оператора и режиссера, прекрасно справился с заданием, дав ряд характерных, всем знакомых сцен, эпизодов и типов тяжелых годов; удачная натура, хорошее освещение,— всегда слабое место в наших картинах,— не мало способствует успеху картины». Вот и попробуй — разберись!

А ведь можно, высказывая резкие критические суждения, так их аргументировать, что художник задумается, почувствовав в критике доброжелательного друга, нечто вроде своей собственной совести, отчужденной от индивидуальности художника. Например, в те же дни в журнале «Советский экран» № 39 были опубликованы две рецензии— Николая Асеева и Сергея Юткевича. Именно эти статьи заставили меня не только поволноваться, но и всерьез поразмыслить о будущем концепции «киномастера».

Николай Асеев писал: «Приятно писать о хорошей советской картине. Приятно не только из чувства патриотизма, не только из того спортивного ощущения бега вперегонки с заграничной продукцией, в котором — увы! — мы до сих пор ковыляем сзади, на трех ногах, но и просто из чувства объективной удовлетворенности хорошим качеством товара, который мне, зрителю, не навязали, не всучили, за неимением лучшего, а который я выбрал сам, по собственному вкусу и желанию. Товар, предложенный Разумным, действительно первосортный. Единственная беда его, быть может, в том, что товара этого чересчур много для одной картины. Материал давит, заваливает, топит и Разумного режиссера, и Разумного оператора. В нем не разобраться даже на протяжении девяти частей, Он так мелко изрезан, на нем столько швов и рубцов, что трудно сразу с ним освоиться, трудно попасть в рукава». Делая эти обоснованные замечания, Асеев вместе с тем не отвергает идею «киномастера», подчеркивая, что соединение в одном лице режиссера и оператора позволяло знать, что снимать и одновременно как снимать.